|
Сергей МИРОВ
03.12.2001
"Новая
газета"
Наш
обозреватель провел с легендарным музыкантом несколько
дней в качестве добровольного переводчика и, конечно,
собеседника.
В
английском языке нет разницы между обращением «ты» и
«вы», но на третий день общения с композитором и клавишником,
легендарным пианистом-виртуозом Риком Уэйкмэном я понял,
что мы разговариваем на «ты». Удивительно открытый человек,
что является абсолютным исключением среди звезд его
уровня, приезжавших в Москву. В результате, когда на
третий день я включил диктофон, пленка очень быстро
кончилась, и большую часть трехчасового разговора нужно
было просто запоминать, как и все предыдущие отрывочные
беседы.
Рик, я удивляюсь:
к тебе сегодня подходит уже двадцатый человек, фамильярно
тебя обнимает и просит сфотографироваться, а ты всем
улыбаешься и никому не отказываешь.
Понимаешь, несколько лет назад один
репортер меня спросил: если бы случилось чудо и я смог
бы пригласить за свой стол любых трех человек, кого
бы я выбрал? Я долго думал и понял, что это были бы
Прокофьев, Моцарт и Вагнер. А потом я представил свое
счастье в этот момент и как бы я хотел с ними сфотографироваться…
Если бы мне отказали, я бы просто не пережил.
А вообще тебя
репортеры часто мучили?
Ну, нормально. Седьмого декабря 1980
года я был в Нью-Йорке и днем зашел в Центральный парк,
там было такое кафе на воздухе, где можно было быстро
перекусить. Я сел за столик, а за соседним столом пили
кофе Джон Леннон и Йоко. Мы никогда не были особенными
друзьями, но, конечно же, не раз перед этим виделись.
Джон повернулся ко мне и что-то спросил, я ему ответил,
мы немного поговорили, и в это время щелкнул аппарат
какого-то репортера. Кстати, Йоко тогда даже не повернулась
в мою сторону. Так вот, на следующий день это фото появилось
во многих газетах, а я как раз улетел в Швейцарию, где
тогда жил. И вот рано утром девятого декабря меня будит
звонок одного репортера, который спрашивает, что я думаю
по поводу Джона Леннона. Я, еще совсем сонный, начинаю
рассуждать о том, как расходится его последний альбом,
и вдруг он мне говорит: «Вы что, ничего не знаете? Леннон
убит!». Я сразу замолчал, и тут он задает самый идиотский
вопрос, какой мне доводилось слышать от журналистов:
«Скажите, а он тогда вам ничего не говорил о своих предчувствиях,
ну в том смысле, что не ожидал ли он чего-то подобного?»
В
первый же вечер весь коллектив Рика Уэйкмэна пригласили
в грузинский ресторан. Рик и его подруга, итальянская
художница Алина, сразу же выучили два слова: «гаумарджос»
и «алаверды», а другим музыкантам так понравилось выпивать,
произнося тосты, что в последующие дни и в других ресторанах
вся группа упражнялась в застольном красноречии. (Сын
Рика, Адам, даже поднял тост в благодарность отцу за
то, что он привез группу в Россию, а за двадцать пять
лет до этого спал с его мамой.) Впечатление их было
столь велико, что в последний день после концерта Уэйкмэн
с подругой и командой снова попросились в грузинский
ресторан.
Рик, а почему
ты не пьешь? Это хорошее вино, его нужно попробовать!
Я уже шестнадцать лет совсем не пью.
Раньше я был весьма нехорошим мальчиком, и все, что
мне полагается, наверное, уже выпил. Зато в хорошей
еде я себе до сих пор не отказываю.
Об этом даже
в «Рок-энциклопедии» написано. Говорят, что с группой
«Йес» ты расстался именно потому, что они там на всю
голову вегетарианцы и трезвенники, а ты всегда был гедонистом.
Говорят даже, что ты мог есть во время концерта!
Это было всего один раз, а шуму-то…
Ну я действительно однажды очень проголодался и заказал
себе на сцену жареную курицу, ну и что? Почему это на
столько лет стало предметом для разговоров? А с группой
«Йес» впервые я расстался по совершенно другой причине.
По нашему договору было так: полгода я работаю с группой,
а полгода – над собственным проектом. Но к середине
70-х «Йес» стала настолько популярна, что с группой
приходилось работать десять месяцев в году и на себя
времени оставалось очень мало. Это меня не устраивало.
Я читал, что
у тебя около сотни сольных альбомов, это правда?
Да, около того. Причем у самого меня
они есть не все. Слушай, какое потрясающее пение!..
Недавно я закончил альбом с английским церковным хором,
а теперь думаю, что нужно следующий записать с грузинским!
Концерт
Уэйкмэна в Кремле прошел совершенно потрясающе, несмотря
на то, что была продана лишь половина билетов. Зрители
попали в некий заповедник 70-х годов, где даже совсем
молодые музыканты, тридцатилетний вокалист Дэмиан и
двадцатипятилетний Адам Уэйкмэн, средний сын Рика, не
имитировали, а действительно полностью находились в
атмосфере этого времени. Сам Рик настолько погружался
в свои шесть синтезаторов, что поднимал глаза только
в те моменты, когда соло играл его сын. Надо было видеть
эти глаза!
Рик, а кто был
твоим учителем?
В начале 60-х годов в Лондоне я попал
на концерт Владимира Ашкенази. Я не могу тебе этого
объяснить, но это была какая-то магия! Он как будто
не видел ни зала, ни публики. Выйдя на сцену, он, конечно,
поклонился и улыбнулся, но потом, когда открыл рояль
и дотронулся до клавишей, он просто перестал замечать
все остальное! Вокруг него как бы образовался какой-то
пузырь, проницаемый только наружу, а внутри он был совсем
один! Только он и Музыка!.. Вообще именно русские музыканты
и композиторы принесли в музыку что-то особенное, поэтому
мне крайне интересно видеть места, где они жили, и узнавать
все, что давало им это особое вдохновение!
Тогда слушай.
У Владимира Ашкенази был отец, тоже очень известный
пианист, его звали Давид. После того как Володя остался
в Англии, у Давида Ашкенази начались серьезные проблемы,
и работы почти не стало. Чем известнее становился Владимир,
тем труднее было его отцу. Не скажу, что Давид Ашкенази
умер в нищете, но сына с тех пор он видел всего дважды,
по особому позволению правительства, и никаких переводов
от него не получал, в то время это было просто невозможно.
А… Владимир знал об этом?
Наверное, да.
Думаю, что и отец заранее знал, что Володя собирается
остаться. Это была их обоюдная жертва Музыке.
Но как такое может быть?
Это Россия. Теперь
другое: ты говорил, что композитор Сергей Прокофьев
– твой главный кумир, а ты знаешь, в какой день он умер?
В середине 50-х, да?
Сергей Прокофьев
ушел из жизни 5 марта 1953 года, в тот самый день, когда
умер Иосиф Сталин. Я, конечно, не скажу, что его закопали,
как собаку, но в газетах о его смерти не писали ничего
– как можно, когда вся страна скорбит! – а на похоронах
были только члены его семьи. Долгое время многие вообще
не знали, что он умер.
Ты говоришь правду?
Да, Рик, это
Россия. Теперь третье: что ты знаешь о русской рок-музыке?
Почти ничего. Знаю только, что все
начал тот парень, чья фотография висит вон там, на стене,
рядом с Фрэнком Заппой.
Это ж надо —
и ты тоже его знаешь!
А что, это не так?
Видишь ли, Рик…
До середины 80-х годов рок-музыка у нас считалась идеологическим
преступлением, поэтому власть просто не разрешала ее
играть. А у этого парня… понимаешь, его дед был одним
из всесильных сталинских министров, более того, он остался
членом ЦК при Хрущеве и даже при Брежневе, поэтому его
внуку было можно значительно больше, чем всем остальным.
Те, кто играл рок до него, случалось, даже в тюрьмы
садились, а вот он стал «отцом русского рока». Хотя,
конечно, спасибо ему за прорыв.
Это шутка?
Да нет, Рик,
это тоже Россия. Ладно, сменим тему. Какова, с твоей
точки зрения, сегодняшняя перспектива рок-музыки в мире,
полностью задушенном «попсой»?
Знаешь, а в «попсе» есть и положительные
моменты! Благодаря ей технология музыки так шагнула
вперед, что нормальный рок-музыкант сегодня может гораздо
больше, чем лет десять назад. Плохо одно: многие сегодня
пользуются на концертах заранее записанными секвенциями,
вместо того чтобы играть соло на концертах своими руками,
представляешь? Это ведь то же самое, как если бы кто-то
раскрывал рот под заранее записанную фонограмму! Но
когда я говорю об этом, меня не слушают и говорят, что
«это — другое»!
Рик, я должен
тебе сказать, что в России большинство артистов так
и делают: раскрывают на концертах рот под собственную,
а то и под чужую фонограмму.
Ха-ха-ха! Это просто великолепная шутка!
Ты молодец, блестяще разрядил атмосферу!
За
три дня в качестве добровольного переводчика при группе
Рика Уэйкмэна я побывал с ними в очень многих местах.
Практически везде на самом видном месте стояли пианино
или синтезатор, за которыми работали весьма неплохие
музыканты. Рик с ними всегда доброжелательно беседовал,
фотографировался и покорно давал автографы. Вот только
играть «джэм» никогда не соглашался.
Рик, как ты настраиваешься
на работу?
По-разному. Знаешь, должен сказать,
что у меня уже давно есть мечта, и очень надеюсь, что
в ближайшие три-четыре года я смогу ее осуществить.
На свете есть четыре места, чья энергетика меня крайне
интересует: в Италии – Неаполь, в Японии – Нагоя, потом
еще один маленький город на юге Индии и ваш Санкт-Петербург.
Я бы хотел снять там квартиру примерно на месяц, чтобы
было все необходимое для жизни и большой рояль. А еще
– чтобы там не было телефона. Я хочу выключиться из
моей обычной жизни и писать музыку, а в свободное время
просто выходить на улицу и гулять, дышать атмосферой
этих городов. Думаю, что могут получиться очень занятные
альбомы!
А я теперь понимаю,
почему ты, такой открытый в обычном общении, отказываешься
играть, когда тебя просят.
Ну да, поэтому тоже. Раньше меня довольно
часто в Лондоне приглашали на обеды, и хозяин говорил:
«У нас тут в доме, кстати, есть рояль, так было бы очень
неплохо, если бы после обеда вы, Рик, нам что-нибудь
сыграли!» Тогда я обычно спрашивал: «А кто вы по профессии?»
— «Бухгалтер!» — «А вот у меня с собой как раз оказалось
несколько счетов, и было бы очень неплохо, чтобы вы,
Билл, после обеда помогли мне в них разобраться!» –
«Что вы, это же совсем другое!» – «Нет, это совсем не
другое! Я сегодня отдыхаю, а чтобы хорошо сыграть, мне
нужно весь день настраиваться, а делать это вот так…
я же профессию растеряю!»
В
ХХ веке распад СССР последовал почти сразу за развалом
Британской колониальной империи, так что рецидивы имперского
сознания в наших народах встречаются одинаково часто,
только у британцев опыта больше ровно на одно поколение.
Вполне естественно, что за три дня мы не избежали этой
темы в разговоре. Особенно в связи с международным терроризмом,
но от Чечни мы довольно быстро перешли к теме Фолклендских
островов.
Знаешь, в 82-м году моя группа была
последней, кто выступал в Аргентине. Когда мы вернулись
домой, сразу же была объявлена война, и вот тогда я
подумал об очень страшной вещи: у меня в Англии есть
очень много двадцатилетних друзей, которые с удовольствием
ходят к нам на концерты. В Аргентине у меня тоже появились
такие друзья, и вот что удивительно: в других обстоятельствах
эти парни просто должны были сидеть в одном ряду, пить
пиво, подпевать хором и обниматься! И ничего не изменилось
в их личностях, но кто-то отдал приказ, и теперь они
должны друг в друга стрелять! А страшнее всего то, что
современная война – не рыцарский бой, она дистанционная,
и ребята стреляют, не видя друг друга, не глядя в глаза,
не имея возможности даже выяснить, что они любят одну
и ту же музыку!
Огромный
интерес Рика Уэйкмэна к английской истории проступал
в его самых первых сольных альбомах. И «Шесть жен Генриха
VIII», и «Легенды и мифы короля Артура» давно вошли
в золотой фонд мирового арт-рока. Удивительно то, что
выпускались они в те годы, когда рок-музыка по большей
части смотрела в сторону футуризма и научной фантастики.
Рик, какое у
тебя образование?
Обычное. В колледже я учился политике,
а потом музыке.
А как с историей?
О-о, это совершенно особое дело. Я
никогда ей не учился, но всегда относился… с каким-то
трепетом, это же очень важно для всех нас! В Англии
есть очень много мест, где прямо из земли торчит тысячелетняя
история, я часто бываю в этих местах. Тогда я закрываю
глаза, стою и слушаю, и вся история проходит сквозь
меня, наполняя тем, из чего потом получается музыка.
Наверное, такое чувство может быть у каждого человека,
я не особенный, просто нужно научиться из себя это вынимать.
Прощаясь,
я подарил Рику Уэйкмэну книжку об истории первой русской
столицы, города Старая Ладога, и свой собственный фильм
«Сага о Вещем Олеге», снятый в этих местах. Вы бы видели,
как у него загорелись глаза! После его отъезда прошло
два дня, и мне на E-mail пришло сообщение:
«Сердж! Я все внимательно посмотрел! Это потрясающе!
Летом мы с Алиной хотели показать Россию ее итальянским
друзьям, а теперь я просто должен попасть в эти места!»
|
